Анастасия Долгошева. Водолазкин и Занусси // Санкт-Петербургские ведомости, 2018, №238 от 20 декабря, с. 5.

На Санкт-Петербургском новогоднем книжном салоне писатель и режиссёр беседовали о времени (оно временно), о Боге (с почтением) и сверхлюдях (обоим несимпатичны).

Книжный салон гостил в центре дизайна Artplay — мягко говоря, не в центре города, Малая Охта, но на диалоге «Водолазкин — Занусси» был ожидаемый аншлаг. У 79-летнего Кшиштофа Занусси размеренная русская речь, тембр благородный, как у диктора ТВ; планирует представить в России свой фильм «Эфир». У 54-летнего Евгения Водолазкина вышел новый роман «Брисбен». Оба изначально ученые: Водолазкин — специалист по древнерусской литературе, Занусси — физик. О чем еще говорить, как не о Боге.

«Моя семья итальянского происхождения, — рассказывает пан Кшиштоф. — Они все были архитекторы, и я тоже должен был им стать». Но в 1950-е годы он насмотрелся на сталинское барокко и осознал, что архитектором не будет. Решил стать физиком. А в то время физики уже заметно опередили прочее человечество: понимали, что мир причудливее, чем рисует нам физика Ньютона. «Мы привыкли чувствовать мир в трехмерном пространстве и времени, но это только точка зрения, нам доступная. А может, где-то вообще нет времени. И что такое смерть? Это переход в другое пространство, это будет другой способ существования, уже без времени? Физика подсказывает, что такие конструкции возможны».

Евгений Водолазкин полагает, что наша конечность существует, пока мы заперты во времени: «А когда переходишь в вечность, идеи конца просто нет. Но, может быть, искусство тоже строит эти вертикальные линии, по которым можно на некоторое время выйти из времени и обратиться в вечность?».

«Один из профессоров-физиков говорил, что будущее уже существует, — рассуждает классик кинематографа. — Просто мы его не видим. Но можно допустить, что среди нас есть какая-то цыганка или профит... как это по-русски?.. пророк?.. который уже все видит?» Свое представление о времени кинорежиссер иллюстрирует так: представьте себе, что сейчас инопланетяне смотрят на Землю в телескоп и видят в него, скажем, наполеоновские войны. «И какое время настоящее? То, что они видят в телескопе? Или то, что мы чувствуем сегодня, 200 лет спустя?»

У Водолазкина в новом романе герой, гитарист-виртуоз, больше не может выступать и, оказавшись в храме, размышляет над тем, что будущего у него нет. На его мысли откликается монах. «Он говорит, напрасно ты сокрушаешься о том, что у тебя нет будущего. Его нет ни у кого. Потому что будущего нет вообще, это фикция. Будущее приходит к нам в виде настоящего — а оно уже существует. Будущее — это наши фантазии, которые никогда не сбываются». На этом эффекте, считает писатель, «основано худшее, что было в мировой истории», — утопии, изначально невыполнимые (с древнегреческого «утопия» это и есть «место, которого нет»), но куда стремились. «Вот, на Соловках был лозунг: «Железной рукой загоним человечество к счастью».

Нынешний фильм Занусси, по его словам, как раз о том, как рухнула утопия и оказалось, что мы по-прежнему варвары. И толерантность тут не очень помогает, потому что это не любовь. У Занусси в загородном доме живут девять собак, которые не прочь потаскать соседских кур. «С помощью палки можно добиться полной толерантности у собак по отношению к курам. Но любви у собак к курам я палкой не добьюсь».

Водолазкин вообще скептически относится к прогрессу «в рамках истории» — он убежден, что прогресс возможен только в каждой отдельной личности. Занусси не так категоричен: «Сегодня люди гораздо меньше убивают друг друга на улице, очень редко умирают от голода — мы сделали огромный шаг вперед по сравнению с XIX веком, когда дети работали в шахтах». «Но, — парирует Водолазкин, — в XIX веке не было концентрационных лагерей». И так уж получается, что технически мы развиваемся, но «после Гете немецкое общество аплодировало Гитлеру, а после Пушкина русское общество аплодировало Сталину...».

Пана Кшиштофа из нынешнего «прогрессивного» больше всего страшит новая мечта человечества, трансгуманизм — использование новых технологий для «усовершенствования» человека. «Это значит, появятся новые люди, «супермены», которые будут красивее нас, умнее нас, будут жить не меньше 200 лет. А мы окажемся, как те неандертальцы, которые уже не нужны. Это страшно. Вот в таких случаях я радуюсь, что такой старый, что, может, до этого и не доживу».

Добро, по Водолазкину, — это уже когда ты не множишь зла. По Занусси зло — материально, это самостоятельная сила, которая постоянно находится среди нас и у него всегда готово для нас предложение, а у нас, соответственно, есть возможность его принять. «Потому зло необходимо, — говорит Занусси. — Для того чтобы существовала свобода выбора. Потому что если невозможно выбрать зло — это уже несвобода».

«Но вот что интересно, — продолжает писатель. — Достоевский говорил о борьбе добра и зла, когда было понятно, что такое добро и зло, в обществе был консенсус в отношении того и другого. Достоевский даже представить себе не мог, какая ситуация будет в начале XXI века. Ведь сейчас непонятно, что такое добро и что такое зло — с нынешней легитимизацией всего, с информационными войнами...» Если сейчас появится новый Достоевский, говорит Евгений Водолазкин, ему придется заново выяснять, что такое добро, а что — зло.

Примечательно, что в список десяти лучших книг о Боге, который составила британская «Гардиан», попали и «Братья Карамазовы» Федора Михайловича, и «Лавр» Евгения Германовича.

Пан Кшиштоф утешает: все-таки десять заповедей никто не отменял, на них и можно ориентироваться. А впрочем... В конце советской эпохи «великий друг» Занусси, Кшиштоф Кесьлёвский, снимал «Декалог» — цикл телефильмов, отсылающих к десяти заповедям, а Занусси как продюсер искал деньги. Денег было мало. И Занусси доводилось слышать от телевизионного начальства: может... это... хватит восьми заповедей?

(с) Санкт-Петербургские ведомости